ПРИЗНАНИЕ
Эти слова впервые
Слышу из уст твоих.
В лужицы голубые
Дождиком льётся стих.
Несколько фраз бесценных
Вспыхнули в сонме грез
Россыпью несравненных
Сладко- вишнёвых роз.
В жаркий июньский вечер
Видишь? – вплыла луна.
Нашу с тобою встречу
Посеребрит она.
Бросила сказку фея.
Здравствуй! Ко мне? Ко мне!
Робко благоговею
Перед тобой во сне…
Слышишь – смеётся флейта
Пением соловьём.
Кончится разве лето?
Разве пройдёт любовь?..
Смеркается. И я наедине
Опять, в который раз, с самим собою.
Я там, где жёлтый свет в чужом окне
Лишает злые сумерки покоя.
Окончилась пречистая весна,
Улыбкой прикоснувшись виноватой
К вечерней заколдованности сна,
Ненарушимой и витиеватой.
Вступает ночь в законные права
По осени, вторгаясь в кудри клёна.
Оконная кружится голова
И падает к сентябрьскому трону…
Задумчиво рисую на стекле
Немедленный и величественный профиль.
И чудится – вот-вот мелькнёт во мгле
Чему-то усмехаясь, Мефистофель.
ИМПРОВИЗАЦИЯ
Отблеск света скользит неровно
И заходятся в плаче свечи,
Силуэт отражая тёмный,
Обнимая осенний вечер.
Хризантемы в саду зачахли,
Доцветают своё гвоздики,
И развязка близка – не так ли?
Налицо уже все улики.
Вон, смотри – и костры вздыхают,
Развеваясь и извиваясь.
О конце потому что знают,
Угасая и не прощаясь…
БЕГУЩАЯ ПО ВОЛНАМ
Море смеха, море света,
Море счастья и стихов
Ослепительной кометой
Под убогий рвётся кров.
Затаится и нахлынет,
Так, что голову вскружит,
А потом, смеясь, покинет,
Приказав рыдать навзрыд.
Те же клятвы так же пылко
Слух лаская, повторит.
А шампанское бутылка
В хрустале от них сгорит.
Это ты с небес приходишь,
Воскресив волшебный бал
На минуту. И проходишь
Через выпуклость зеркал.
Уменьшаясь, пропадаешь –
Дочь Фантазии и Сна!
Май нечаянно теряешь,
Чтоб была кругом весна…
Как соцветие сирени
Ты – дитя метаморфоз.
Мой всецело добрый гений –
Будь то в шутку, иль всерьёз.
Беспокойно просыпаюсь.
Ничего и никого.
Ты уходишь, удаляясь.
Шорох платья твоего
В темноте едва различен.
Заболевшая луна
Потухает. Обезличен
Колорит ночного дна.
Море счастья, море света –
Мир БЕГУЩЕЙ ПО ВОЛНАМ.
Мир, поэтами воспетый,
Да вручённый ими нам…
Фонарный свет. Решётки мостовых.
Продрогшие, больные переулки,
Прохожего фигура в закоулке,
Надсадно надрывающийся стих…
Чей тенор зло и весело поёт,
Совсем не замечая, что фальшивит?
Морозит. А за лужей лужа стынет.
Простуженный ноябрь. Гололёд…
Уныло из дырявого ведра
Вода течёт, испортив внешность окон,
Сосульчатый из туч свивая кокон,
По городу шатаясь до утра…
НОЧЬ
Смолкает шум, стихает гул дневной,
В недолгий сон устало погружаясь.
Хранит их растревоженный покой,
Над хмурыми домами водворяясь.
Спят улицы. И месяца фонарь
Неровной тенью темень освещает.
Блок не ошибся, правда, всё как встарь,
Где завтра ничего не предвещает.
ВТОРАЯ НОЧЬ
Небо с землёю подёрнуты саваном ночи,
Ссохшийся воздух с прохладой увидеться хочет.
И тишина понемногу приходит в движенье
Под синевы незаметные нам дуновенья.
Смуглая зелень фонарным охвачена светом
Сверху. Чуть ниже чернеют стволов силуэты.
А за высотными крышами Вечность таится,
Сроду она засыпающим улицам снится.
Всё заурядно, обычно, старо, неизменно.
Пусть, соглашаюсь. Но именно так – непременно,
Не по-другому. А может быть как-то иначе?
Впрочем, зачем? Это тоже большая удача.
СНЕГОПАД
Стаи пушистых белых мух…
Облачко льёт слезинки.
Город седой натянул кафтан.
Сшитый из серых туч.
В сумерках ранних взял и потух,
Запорошив тропинки,
Не дописав до конца роман,
Солнечно-рыжий луч…
А на монисты из георгин
Сказочный эльф спустился.
По тротуарам ползёт листва
Между каймой рябин.
Вечер холодный разжёг камин…
Ноябрь! Я удивился…
Награждена сединой трава,
Закоченел жасмин.
Снежная вьюга след замела,
Месяц, резвясь, играет.
За руку ловит его мороз.
О, череда разлук!
Капает изморось со стекла
И по любви рыдает,
Очарование майских грёз
Напоминая вдруг…
МОНОЛОГ ГАМЛЕТА
Спать, спать, ещё раз спать. Уснуть и видеть сны
Всё лучше, чем мечте ломать безбожно крылья,
Всё лучше, чем конец оплакивать весны,
Смешаться, умерев, с гнилой могильной пылью,
Да дураком прослыть, витая в облаках,
И суету презреть, заснувши беспробудно.
Гонителей своих оставив в дураках,
Отречься от любви, как ни было бы трудно…
Я в бешенстве порву тенёта паутин,
Плетущихся вокруг – и попаду на волю.
Мне нечего терять. Остался я один,
Но нет! – не откажусь я от заглавной роли.
Так принято – почёт лжецам да подлецам,
А трусам и глупцам всегда хвала и слава!
В отличие от них не прячу я лица
И говорить в лицо другим имею право…
И над вопросом бьюсь: так быть или не быть
Моей глухой борьбе и битве в одиночку…
Но знаю: нелегко меня остановить
И рано потому на драмах ставить точку.
О! Ваши хорошо мне истины ясны.
Спать, спать, ещё раз спать… Уснуть – и видеть сны!
ЗАТЕРЯННЫЙ ГОРОД
Зловещей поступью по древним площадям,
Произрастая из возникнувших развалин,
Ветра сподобились полуночным дождям,
Но переплакав, перессорились и пали…
Домов и улиц синий облик полустёрт,
Фонарной жилой издевательски расколот.
Не разумею: то ли бог, а то ли чёрт
Луну целует, заходя в умерший город.
Тут очень много перевешанных теней,
О чём свидетельствуют грозно эшафоты.
Роясь в бескрайности гораздо лучших дней,
Они бессмысленные водят хороводы.
Сквозь них, сквозь строй! Интуитивно, по чутью,
На ощупь двигаюсь по треснувшему краю,
Долг платежами отдавая бытию
И содрогаюсь, предстоящему кивая.
Продолжив слепо поклоняться ничему
Я в подсознании выстраиваю глыбы…
Затерян город. И не верю я ему –
Изгою самого последнего пошиба…
Разводит судороги вымученный страх,
Весьма ускоренно, удачно и – навылет.
Единомышленников видя во вратах,
В меня он камнем ни за что теперь не кинет, -
Анахроничный и античный саркофаг…
О, вслух! О, громче! Время – детище фантазий –
Должно быть, верно, подаёт особый знак,
Зайдясь в предсмертно-вулканическом экстазе.
Рядом нет ни души…
Подсознанье грызёт беспокойство.
Создавать миражи
У него прирождённое свойство.
И никто не придёт, не нарушит
Спокойной свободы
Вот уже целый год,
Вот уж долгие-долгие годы.
И гнетёт немота, изощрённо
Играя на нервах
Нелегка маета-скукота –
Замогильная стерва!
Но куда от неё
Взять нечаянно и подеваться?
Мне такое житьё
Опротивело, если признаться.
Да напрасно стучусь
В затворённые наглухо двери.
Видно, что изменюсь
Им на пользу же – люди не верят.
Зря мечтаю найти
Потерявшихся братьев с друзьями.
К ним дороги-пути
Заказали давно они сами.
Рядом нет ни души,
Суеты нет и лишнего шума.
И мои миражи
Что-то выглядят слишком угрюмо.
Форточки настежь распахнуты,
Смелым пейзажем виват!
В россыпях алого бархата
Новый сезон нарасхват.
Ласково щедрый осадками,
Льющими из облаков,
Да угощающий сладкими
Копнами русских стогов…
Дай угадать! Привидение,
Прихоть, минутный каприз?
Или богов предпочтение,
Или обычный сюрприз?
Профиль – насыщенность омута,
Горький набросок на льду,
Звёздным снедаемый золотом.
Глянешь – и невмоготу…
Солнечно. Холодно. Весело.
Этот сезон – как танцор.
Город опять расчудесило
С незабываемых пор…
Чудишься ты воздаянием
Нам с головы и до пят.
И объявляем заранее
Смелым пейзажам – виват!
Живописцам – краски,
А природе – кисти.
В повседневной сказке
Побледнели листья.
Живописцам – кисти,
А природе – краски.
Свет зима очистит
Лаской Снежной Маски.
По миру пройдётся
Вьюжными кнутами.
Зашумит, взовьётся,
Хохоча над нами.
Гневаясь, сравняет
Видимых два свода.
Бурей запугает,
Коль шутить охота.
Хочет веселиться,
Может забавляться
Грозная Царица…
Нам ли покоряться?
В трубах-дымоходах
Вихри вон клубятся,
Сносят пешеходов.
Нам ли поклоняться?
Вековой природе
Спать – не просыпаться.
Ну а нам, в народе,
Ею восхищаться!
САМОСТОЯТЕЛЬНО ЖИВОЙ
Заново с назойливым знакомлюсь двойником –
Будто бы и не был, как ни странно, с ним знаком –
С чуждым, непохожим, но зато таким своим,
Сумасшедшим и – самостоятельно живым.
Долгую беседу затеваем невпопад
Тут же, впопыхах, о чём попало, наугад.
О плохой погоде и конечно о стихах,
О ещё не сделанных и сделанных делах.
Непонятно – кто из нас и чей сегодня гость.
Замечаю я, что видит он меня насквозь.
Смотрит снисходительно близнец куда-то вдаль…
За спиною в зеркале со мной – моя печаль.
Зыбкие круги, и колебания, и дрожь.
На кого знакомый незнакомец мой похож,
Что это за спутница невидимая с ним,
С запросто ожившим отражением моим?!
И откуда взялся леденящий полустрах?
Неужели я у двойника теперь в руках?
Чересчур умён он, чересчур неистребим,
Слишком хочет быть самостоятельно живым.
Угнетает только злого гения печаль
Северно промозглая, ночная, как мистраль,
Что таится за моею собственной спиной.
Значит, Я ПОКА САМОСТОЯТЕЛЬНО ЖИВОЙ!
СТАРАЯ СКАЗКА
Старую сказку слыхивал где-то.
Било двенадцать. Был карнавал.
Тусклые тени бледных поэтов
Молча входили в пляшущий зал.
Слыхивал где-то старую сказку
Про стихотворный чудный турнир,
Про невозможно Снежную Маску,
Звавшую их на полуночный пир.
Старую сказку где-то я слышал –
Как прогонял поэтов король,
Как трубочист заплакал на крыше,
В небо роняя слёзную соль…
В спешке теряла ночь портитуры,
Сахаром таял дивный дворец.
В пасмурных листьях осени хмурой
Сказке обещан грустный конец.
Старую сказку слышал когда-то
Про овдовевших юных принцесс,
Где в эпилоге шум звездопада
Катится в ветром схваченный лес.
ХУДОЖНИК
Он оживлял свои полотна.
Ложась на чистые листы,
Творя шедевры принародно,
Вливаясь в белые холсты.
Чертили, вздрагивая, кисти,
Едва набрасывав штрихи.
Без задней цели и корысти
Великой случаясь руки.
И в тоннах лет рождались лица
С глазами розовых морей.
Он, привыкая торопиться.
Дошёл до солнечных лучей!
Постой, мечтатель одержимый!
Но разве птицу удержать?
Художник, творчеством душимый,
Нас продолжает поражать
И пишет массу сновидений,
Неуловимый ловит звук…
Ещё один на свете Гений
Определяет ценность мук.
Художник, думая о Боге,
Зовёт на суд живых людей,
В число поклонников немногих
Внося загадочность идей
своих…
Полёты всё свободней!
Ура! Талант неуязвим.
Но, побывавши в преисподней,
Он возвратился к нам иным…
От страшных тех преображений
Ни на минуту не уйти.
Почти конец. И рост сомнений,
И неизвестность впереди.
Он быть умел неутомимым –
Волшебник, сказочник, творец!
Такой пожизненно любимый
И презиравший с детства смерть…
Вокруг разбросаны палитры.
И вот оконный силуэт
Сквозь солнце пола лижет плиты
И неоконченный портрет…
НАЧАЛО
Было так: с трезубцев скрипки
Ноты падали смычками,
Подслащённые улыбки
Расправляючи руками.
Чёрный смокинг дирижёра,
Отхлеставший оркестрантов,
Не хотел стерпеть позора
Дрессированных талантов.
Струны пялились нескладно
В потолок, и чуть прищурясь,
Расплылись экстравагантно,
Музыкальностью нахмурясь.
Захрипев картавят трубы,
Баритон бормочет басом,
Неожиданно и грубо
Обозвав минуту часом.
Цилиндрическую тряску,
Учинив в пустом партере
Клавесин пустился в пляску
Вопреки своей манере.
Зал разгневанный зашикал.
Рычагами пианино
Беспорядок наглый двигал.
В чём секрет и в чём причина?
Разошёлся, разгулялся,
Ключ горбатый и скрипичный.
И невовремя вмешался
С разговорами о личном.
Приглушённый свист волынок
Тонет в воплях контрабаса.
И солист несчастный вымок,
Обессилив как-то сразу.
Красный занавес поднялся,
И под грохот истерии.
Шум по крыше расплескался.
Начиналась феерия…
За упокой моей души
Поставь свечу.
По мне обедню закажи –
Я так хочу.
И больше не противоречь
Моим словам.
Тебя стараюсь уберечь
Во благо нам.
Меня на белом свете нет –
Я прах и тлен.
Но ты жива и этот свет
Благословен.
И ты Всевышнему хвалу
За то воздай,
Что различаю через мглу
Я грешный рай.
Что наконец-то от него
Я отлучён
И от себя от самого
Освобождён.
Ни слёз, ни жалоб не приму
Теперь твоих.
Внимая сердцу своему,
Забудь про них.
Но даже лёжа в облаках
У ног Христа -
Передо мною ты – в веках
Скажу – чиста!
Прошу: за здравие любви
Поставь свечу.
И что бы ни было – живи!
Я так хочу…
АЛЕКСАНДРУ БЛОКУ
Оттиски флейты на барабанах
Северной закоченелой глади.
Марш панихид – реквием в туманах,
Вспышка рассветная на закате.
Сумрачный город Прекрасный Дамы
Спрятан под веером Незнакомки,
Ночью вбирающий в сон упрямо
Ритмов рифмованные обломки.
Медленно движутся силуэты…
Это поклонники Снежной Маски
Зиму бросая, уходят в лето
К смерти – без страха и без огласки.
Бледный Архангел голубокрылый
Плачет, беззвучно скорбя, над ними.
То, что грядёт как и то, что было,
Эти стихи назовёт твоими…
Отдал любимой своей России
Щедрую кладезь Святого Духа.
Ради неё ты ушёл в стихию…
Русь отказалась принять Супруга.
Мимо глядели её глазницы,
Вновь Обожателя отвергая.
Проблеск надежды украли птицы,
Красными клювами зло сверкая.
Мысленно лоб раскроив когтями
Несокрушимой волны Потока,
Август воспел, возрыдав дождями,
Вечную жизнь Александра Блока.
САМОУБИЙСТВО
Натянутый канат – разорванные бусы,
Потеря сердца и – запорошенный дом.
Моё второе «я», не вынеся обузы,
Повесилось вчера на иве за окном.
Круглился наверху желтеющий обрубок,
Виляющий хвостом олуненных комет.
Вот, осушив до дна сожжённый ядом кубок,
Гнусаво затянул он траурный куплет.
Нахмурилась вода от бешеных бессонниц,
Подпрыгнула и зло впилась в подошвы ног.
Дыханием чертей, погоней адских конниц
Моё второе «я» наказывает Бог.
Распарывают грудь десницы серафимов,
Колеблют кнут и плеть ломающийся храм.
Болтается петля разрушенного Рима,
Покоя не даёт ни коже, ни костям.
Отсюда бы сейчас ворваться в ваши двери,
И заглянуть в глаза опасной слепоте,
Живущей в наповал сраженной атмосфере,
Застав её врасплох в бесстыжей наготе!
Осатанев, кричу я бесом замогильным,
Под путами хриплю нарциссовых полей.
Моё второе «я» при жизни было сильным,
Хоть не было его в галактике слабей.
Орбиты посинев, белками наизнанку
Мне задевают мозг, вываливаясь вмиг,
Серебряным дождём ударив спозаранку…
Навыверт позвонки – и отнялся язык.
Мне некуда пойти
И некому сказать
Про то, что я ещё
Не начинал писать
И главного достичь
К несчастью не успел:
Иначе вышло всё,
Чем я того хотел;
И дружбы не узнал,
Которой не искал,
Про то, что жить во лжи
Смертельно я устал.
До самого конца
Во всём дойдя почти,
Я вскоре понял сам:
Мне некуда идти,
Меж тем как ничего
Ещё не начинал,
Хоть молодость свою
Заметно обогнал;
Про то, что о другом
Скорблю, чего таить! –
Мне так и не пришлось.
ПУШКИНСКАЯ ОСЕНЬ
Сквозят экипажи по питерским лужам,
Проносятся мимо дворцов.
Последняя осень УМНЕЙШЕГО МУЖА –
Под злые смешки подлецов.
Почёт и восторги – минутным кумирам.
Блаженство финальных интриг.
Последняя осень огромного мира –
В Поэта нацеленный штык!
Ползёт клевета, шелестят предрассудки,
Змеиным свистят языком.
Последняя осень! Ты против рассудка
Судьбы обернулась врагом.
Скрежещет Нева. Взбеленяется ярость
В предсмертно-пронзительных снах.
Последняя осень! Ты так и осталась
Морщинкой на белых губах…
Памяти Александра Самохвалова
Поэты долго не живут.
О, как земля для них тесна!
И умирают, и не ждут,
Когда закончится весна.
Недолюбив, недописав,
Как это водится, спеша,
И нам себя недоотдав,
Взмывает в небо их душа.
А мы безудержно скорбим
И ищем в раненых стихах
Всё то, что нужно было им
Найти весной на небесах.
АННЕ АХМАТОВОЙ
Царскосельская любовница,
Петербургская жена,
Чернокнижница и скромница,
Чаша тёмного вина, -
Ты молитвы непокорные
В одиночестве творишь.
Смотришь ночи в очи чёрные,
Тонкой свечечкой горишь.
Где же, где же твой возлюбленный?
Ни к чему колода карт.
Где пропавший и загубленный,
Изменивший Музе Март?
Не печалься, бесприютница –
Дочь подслушанных стихов.
Наша совесть, наша спутница
Под прицелами врагов…
Окунулись воды невские
В сонный грохот панихид.
Только льются слёзы детские
От проглоченных обид.
Хмурым утром не колдуется…
Жутко ухнула сова.
Ни в кого уже не влюбится
Ленинградская вдова…
Твой дурманящий взгляд способен –
Чародейка! – свести с ума.
Мой восторг целиком условен.
Ты – иллюзия. Ты – зима.
Похищаешь, смеясь, обиды,
С головой уходя под лёд.
Не подать постараюсь вида.
Впрочем, что же тебя поймёт?
Ты привиделась мне прохожей,
Вопрошавшей: «Который час?»,
Разделившей чужое ложе,
Облачённое шелком глаз.
Спи, голубка, под моим крылом
В заскорузло скомканной земле.
Нам приснится наш далёкий дом,
Где ромашки вянут на столе.
Забери мой савановый плащ.
Ты дрожишь. Прошу, укройся им.
Умерли мы? Боже, что за блажь?
Не завидуй, милая, живым…
Из могилы нам уже не встать,
Задавила мрамором доска.
Не грусти. Мы будем крепко спать,
Мной удочерённая тоска.